На протяжении десяти дней главный зал Центрального павильона ВДНХ устилается коврами, мобильные стеллажи с соцреалистической кавказской живописью выдвигаются по обеим сторонам воображаемой сцены, и группа гимнастов в ходе небольшого акробатического представления в течение пяти минут показывает несколько полотен — копии известных произведений изобразительного искусства Дагестана ХХ века. Экспозиция мобильного музея-сцены меняется каждый вечер: Таус отправляется к своему небольшому хранилищу и выбирает картины для следующего дня. Перформанс является продолжением последнего видеопроекта «Канат», в котором художница, с одной стороны, работает с темой нестабильного положения искусства в истории, с другой — исследует локальное культурое наследие: и история дагестанского искусства XX века, и село канатоходцев, где проходила съемка, показывает нам невидимое, забытое и нетиражируемое наследие региона. Канатоходец переносит с одной вершины на другую картины разных размеров, балансируя ими без страховки. На биеннале «Киевская школа», где я встретила Таус две недели назад и где она впервые показывала работу «Канат», я спросила ее, не страшно ли ей было руководить такой съемкой. На что Таус ответила мне, что каждый раз, когда канатоходец брал очередную картину в руки и ступал на канат над пропастью, она отворачивалась и молилась.
Я отправляюсь в соседний «Павильон “Кавказ”», где базируется выставка анонимного художественного коллектива «Безудержные», чтобы обсудить ее с Таус. Про коллектив известно, лишь что это дружеская неформальная компания писателей, художников, сценаристов, дизайнеров, музыкантов и кураторов, которые занимаются изучением современного северокавказского визуального языка и составлением его словаря. В душном небольшом павильоне представлена антропологическая коллекция — найденные объекты, документация и художественные работы, артефакты неофольклора. Выжимка и концентрация современных типовых клише о Кавказе: китч, блеск, лезгинка, патриархат, борода и угги Шанель. Художник при этом на выставке только один — Фархад Фарзалиев, остальные объекты и видео то ли от анонимности, то ли от жары, то ли от принадлежности авторов к нехудожественной среде смешались и предстали передо мной единой критической работой о современных кавказских культурных кодах и их дальнейшем воспроизводстве людьми некавказского происхождения. Наиболее сильное впечатление на меня произвело любительское видео из Youtube, где совсем маленькие дети, два мальчика и девочка танцуют на детском празднике. В
— Таус, как ты считаешь, насколько подход, использованный художественной группой «Безудержные», актуален на сегодня и насколько он вписывается в основную программу биеннале?
— Исходя из того, что сделал коллектив «Безудержные» — это построение и расшифровка определенного мира, который для центральной части России является Другим. Другой и пугающий. Мы наблюдаем экзотизацию и расшифровку одновременно. Но если подходить внимательно к экспозиции, то ты видишь поэтичные тексты (мне, конечно, очень хочется узнать, кто их написал). Это другой уровень зрения.
Вообще, основной элемент биеннале — это время, которое нужно в нее инвестировать. Это выставка без выставки. Это выставка, где нет работ и все происходит, все делается и все меняется на месте. И в этом плане павильон Кавказ — это странный антропологический проект, который нам демонстрирует определенный мир, исключенный из мейнстрима, а если и включенный, то без этих самых объяснительных текстов. Безусловно, эта блестящность, которая присутствует в работах, не особо присуща моему творчеству, я стараюсь работать более тонкими, поэтичными высказываниями, а ребята оторвались по полной. Я бы себе не позволила выставить соски в стразах — понятно, что это найденный объект, понятно, что это существует на Кавказе, но при всем при этом это определенный месседж, который ты проецируешь на публику ВДНХ. Смотрители рассказали мне, что посетители спрашивают, можно ли купить угги Шанель или шкаф.
«Безудержные», «Павильон "Кавказ"».
Мне понравилось, что «Безудержные» работали не только с людьми из художественной среды, я так понимаю, там только один художник Фархад Фарзалиев, а остальные — люди вне современного искусства. Например, Шамиль Омаров, владелец дизайн-студии, для выставки создал удивительный объект — шкаф, который включает в себя китчевый кавказский интерьерный вкус. В этом есть определенная насмешка, которая лично для меня наверное слишком радикальна, и градус сильно завышен, но этот прием в искусстве тоже имеет место быть. Плюс контекст — павильон «Кавказ» на ВДНХ, на выставке достижений народного хозяйства, это в принципе и есть достижения определенного строя, которые мы имеем последние 10 лет на Кавказе, и определенной смены идеологии, и смены желаемого. У людей совершенно новое поле и совершенно новые мечты.
— Не кажется ли тебе, что авторы, используя клише и устоявшиеся образы Кавказа (борода, лезгинка и спорт), функционируют в том же дискурсе и тем самым не выходят за его рамки?
— Безусловно, это можно так воспринять, но, опять же, если ты инвестируешь в это время, то тексты тебе показывают, что все не так плоско. Но если смотреть поверхностно, то ты абсолютно права, это набор клише и стереотипов. Дворец с каменьями, который сверкает. Если ты воспринимаешь это как магазин, он магазином и остается. Но если ты действительно проводишь в этом пространстве какое-то продолжительное время, то у тебя меняется оптика.
— Почему по-твоему сегодня актуальна анонимность и/или фейковость критического высказывания? Почему группа не захотела заявить о себе открыто?
— Я не знаю, может быть это какая-то определенная свобода. Я не могу за них отвечать. У меня все чаще и чаще складывается ощущение, что я последние два года в России живу в
— Сегодня пройдена почти половина биеннале. Какие ощущения?
— Если говорить в целом, вся биеннале находится вне рынка. Мне очень приятно, что вся эта выставка радикально отличается от тех биеннале, на которых я была до этого, поскольку ты обычно видишь замкнутый круг, одних и тех же художников, которые пересылают одни и те же работы с невероятной страховкой, в невероятных крейтах и с инструкциями. В общем, весь этот процесс очень сильно завязан на рынке и поддержке галерей определенных художников. Здесь все принципиально другое. Я многому учусь здесь, посещая лекции и общаясь с коллегами. То есть, единственное, что вся критика биеннале может исходить из того, что люди не хотят инвестировать свое время, а именно это и необходимо. Очень грустно, что я вижу здесь мало людей. С одной стороны, я почти не хожу на открытия своих коллег, а с другой — мне хочется слушать выступления, смотреть перформансы, которые сделаны здесь, а не постоянно веселиться на вернисажах. Завязать какой-то диалог на этой площадке, потому что здесь очень много хороших и экспериментальных работ. Например, Фабрис Убер, который рисует портреты нефтью. Это вообще выходит за рамки его художественной практики, но он получает от этого удовольствие.
— Это правда, что ты дала ему нефть? Это дагестанская нефть?
— Да, это дагестанская нефть. Биеннале было сложно ее найти в Москве, а в Дагестане ее много. Я просто пошла, сделала дырочку в трубе и оттуда полилось. Я набрала четыре баклашки и привезла ему. К слову о баклашках, это четыре разные бутылки и это четыре разных цвета. Я не знала об этом. Фабрис рассказал мне, что в разных скважинах, даже если они находятся на расстоянии трех метров, бывает нефть разных цветов.
Текст и интервью: Мария Крамар.
